врачи. Вернее, начал задавать этот вопрос, но на предпоследнем слове краем глаза заметил слишком резкое движение и на одних рефлексах попробовал разорвать дистанцию с одновременным смещением в сторону. Что интересно, отреагировал на долю секунды быстрее телохранителя, находившегося слева. Поэтому я атаковал правого, до которого как раз дошло, что Панаев уже в тяжелейшем нокауте и вот-вот рухнет на пол. Тратить время на никому не нужные телодвижения и не подумал — всадил правый крюк в нижнюю челюсть и рванул к Первому. Ибо «сисястая медсестра» легким шлепком по правому предплечью не позволила «тормозу» выхватить пистолет и от души вложилась в апперкот, благо, вторая рука «шкафа» как раз тянулась к охраняемому лицу, дабы оттолкнуть его в сторону и сбить нам, атакующим, тоннельное зрение.

Вырубать главу государства я, естественно, не собирался — притерся к великолепному джебу, выброшенному в нужное время, по нужной траектории и с нужной силой, «нагрузил» плечо, чтобы не дать ударить себя ногой, зашел за спину и поймал ни разу не противника на самое обычное удушение сзади. Почувствовав давление на каротиноидный треугольник[1] и сообразив, что из этого захвата уже не вырваться, Первый застыл и заставил себя расслабиться.

Я отрешенно отметил способность этого человека трезво оценивать ситуацию и негромко заговорил:

— Господин президент, я вам не враг, а этот захват — единственный способ не позволить вам рефлекторно поднять тревогу. Сейчас я доверну вас вправо, чтобы вы смогли увидеть экран палатного монитора Виктора Викторовича, проанализировать то, что происходит на подступах к этому корпусу и сделать очевидные выводы, а потом разомкну захват и отойду в сторону.

— Я вас услышал и не стану поднимать тревогу до тех пор, пока не получу достаточно веские основания… — спокойно пообещал он и прикипел взглядом к картинке. Судя по последовательности появления чувств в эмофоне, секунд через пять-семь решил поинтересоваться, насколько реально это изображение, но самостоятельно пришел к выводу, что показывать кино мы с Дороховым точно не стали бы, и нахмурился: — Прошу прощения за некоторую грубость формулировки, но что за хрень тут происходит⁈

* * *

…Прежде, чем ответить на вопрос главы государства, Юрий Федорович поводил пальцем по рабочему планшету, который держал на коленях, задавил ярость, появившуюся в эмоциях на первой же секунде изучения картинок, и отстучал на подлокотнике кресла какой-то бравурный марш. Меня это, само собой, не удивило, а президент напрягся. И не зря:

— Хрень происходит не только тут: в данный момент группы ребятишек Константина Михайловича подтягиваются к вашему дому, квартире старшего сына Виктора Викторовича, моей даче и так далее. Насколько мы с Денисом Владимировичем понимаем логику Панаева, весь этот народ ждет его команд на физическое уничтожение нас с вами, арест других идейных вдохновителей Проекта и захват близких родственников в заложники.

Пока Дорохов излагал наши выводы, я успел обменяться текстовыми сообщениями с Афиной, поэтому в тот момент, когда президент заскрипел зубами, деловито открыл дверь, впустил в палату Богиню Войны и представил ее мужчинам… хм… в альтернативном варианте:

— Не знаю, в курсе вы или нет, но во время службы в «Яровите» Евгения Алексеевна считалась не только опытнейшим военным врачом, но и одним из лучших специалистов подразделения по проведению допросов. К сожалению, у ее коллег нашлась необходимая «химия», поэтому придется ограничиться медикаментозным вариантом, но, видит бог, я бы предпочел так называемое экстренное потрошение!

Как выяснилось буквально через секунду, министр обороны был на моей волне — покосившись на тело Еремеева, признался, что жаждет того же самого. А Рыжова с Бердниковой промолчали, так как были заняты: первая деловито выволакивала тушки телохранителей в коридор и передавала на попечение Триггеру с Кречетом, а вторая избавляла будущего «пациента» от электроники и одежды. Ну, а глава государства пропустил признание верного соратника мимо ушей, ибо сообразил, по какой причине на этаже так тихо, но все равно счел необходимым проверить свои догадки:

— Денис Владимирович, судя по спокойствию, с которым работают ваши подруги и сослуживцы, мои телохранители не смогли оказать достойного сопротивления, верно?

Ненависть к Константину Михайловичу и его ублюдочным подельникам жгла душу каленым железом, так что я не смог не придраться к формулировке вопроса:

— Боюсь, что телохранители, которых можно было бы называть вашими, остались на крыше — их сразу после прилета Панаева спешно заменили на тех, которые прилетели в его конвертоплане. Вывод напрашивается сам собой: вся эта смена работает не на вас или государство, а на того, кто их купил. Ну, а по поводу достойного сопротивления могу сказать только одно: «Яровиты» не дают ни единого шанса на сопротивление даже таким высококлассным профи, как эти.

Президент прозрел еще до того, как я закончил, но все-таки решил кое-что уточнить и уставился на Дорохова:

— Я правильно понимаю, что о стабилизации состояния Вити и о том, что врачи клиники вот-вот начнут выводить его из комы, ты сообщил только мне?

— Ага! — подтвердил тот. — Причем намеренно сделал это по защищенной линии!

— А я принял этот звонок в спальне, уведомил Фе-… — начал вспоминать Первый, прервался на полуслове и расплылся в очень недоброй улыбке: — Хм, получается, что либо линия не очень защищенная, либо меня слушают даже в спальне. Боюсь представить, сколько неучтенной аппаратуры установлено в моем рабочем кабинете в Кремле!

— Скоро узнаем… — пообещал министр обороны и спросил у Жени, когда заработает «химия».

Она ответила, что минуты через три, и он, коротко кивнув, снова поймал взгляд президента:

— На самом деле информация об улучшении состояния Виктора и о том, что врачи клиники вот-вот начнут выводить его из комы, не соответствует действительности…

— Как это так⁈

— Пожалуй, тут лучше начать издалека… — угрюмо пробурчал Дорохов, собрался с мыслями и тяжело вздохнул: — Еще в час ночи я был уверен, что с ним все будет в порядке. Но, приехав сюда в четыре утра по настоятельной просьбе Дениса Владимировича, выслушал мнение Евгении Алексеевны и очень неприятно удивился: по ее словам, шансы вернуть Еремеева к жизни равны нулю, так как его мозг практически мертв, а тело доживает последние часы. Само собой, я решил проверить этот диагноз, незамедлительно вызвал сюда ублюдочных оптимистов от медицины и потребовал правды. Главврач и его подпевалы раскололись до самой задницы на первой же минуте разговора и заявили, что надеялись на лучшее, хотя понимали, что Витя, по сути, уже мертв…

— Паскуды… — гневно выдохнул глава государства и уставился на тело друга с такой дикой горечью в эмоциях, что не передать словами.

— Паскуды… — мрачно подтвердил Дорохов